Каков был шанс того, что при ином раскладе карточного пасьянса судьбой, они бы встретились? Подняв руку, Нисей проведя взглядов вдоль имени, легко пульсирующего тусклым, словно бы приглушенным светом, подхватил ладонью один из шаров снизу и толкнул его вверх. Если бы жестокая ирония провидения наделила бы его другим именем или не дала бы его вовсе, повстречался бы он когда-нибудь с Сеймеем? Испытывал ли бы столь мучительную, невероятно болезненную и непреодолимую зависимость от другого человека, или, быть может, был счастлив? Проследив за движением шара, будто бы налитого гелием, Акаме сжал правую руку в кулак. Возможно, сложись все иначе, он был бы на противоположной стороне и гнался бы под науськиванием Минами за Аояги. Быть может, он так же и оставался бы с Сеймеем, но стоял бы чуть поодаль, не мучимый его эгоизмом и равнодушием, поглядывая на мучение его стража из-за плеча своего агнца. А, может, они просуществовали бы целую жизнь так ни разу и не столкнувшись. И был бы он тогда счастливым? Нисей не знал ответа на этот вопрос. Последние несколько лет значение и определение "счастья" для Акаме так или иначе включали в себя Аояги Сеймея. Счастьем было услышать от него похвалу, получить прикосновение после выигранного боя, чувствовать на своей шее его дыхание, ерошившее волосы, во время сна, зарываться носом в его вещи, когда начинается стирка, просто быть рядом с ним. Вся суть счастье для Нисея была заключена в одном единственном человеке, в котором он растворялся, словно сахар в горячем чае, и потому он не мог представить себя счастливым и довольным жизнью, где-то вне Аояги.
-Я уверен, - Акаме устал от недомолвок, от полутонов и недосказанности, которыми Сеймей прикрывался при разговоре с ним. Он хотел хоть какой-то ясности и определенности в своей жизни, хотя бы о понимании своей роли в ней и для Аояги. Боец - это было слишком емко. Оно включало в себя так много и между тем не значило почти ничего. Нисей всегда был стражем Сеймея. Он был им еще до сегодняшнего дня, до их первого боя, до их первой встречи, еще до того, как у него проступило имя. Акаме был бойцом Аояги Сеймея с самого своего рождения. Сеймея же не всегда был агнцем Акаме Нисея. "Ты мой боец, но я - не твоя жертва"- сказанные в самом начале слова жесткой рыбьей костью застряли в сердце Нисея, и каждый раз, когда он пытался ее достать, причиняли боль. С того дня прошло много дней, еще больше недель и месяцев, и Акаме мог сказать, что Сеймей теперь был его жертвой, хотя бы просто потому, что иных вариантов у него не осталось. Но Нисею это не нравилось. Он не хотел быть рядом с Аояги только лишь потому, что тому под руку пока не подвернулся кто получше и посильнее. И вероятность того, что он все еще был подле Сеймея потому, что был его природным бойцом - так же не устраивала Акаме. За эти шесть лет - за эти гребанные шесть! - неужели Аояги не придумал ответа получше, чем "мой боец"?! Нисей разжал кулак. Сеймей легко толкнул шар пальцами и тот полетел в обратном направлении, переливаясь и искрясь. Искры расходились по его гладкой поверхности рябью от того места, где Сеймея коснулся его рукой. Все в этой системе было отражением Акаме и так же остро реагировало на любое прикосновение, слово и действие Аояги. Догадывался ли Сеймей об этом? Нисей не был дураком, так что был в этом уверен на все сто и еще десяток процентов сверху.
Аояги приблизился к нему на один короткий шаг, достаточный, впрочем, для того, чтобы сердце в груди Акаме гулко ударилось о грудную клетку.  Кожу запястий, легко сдавленного пальцами Сеймея, словно обожгло огнем. Нисей не одернул руку, но позволил себе побегать взглядом от Аояги, следя за передвижениями шаров, что, сталкиваясь, принимались сливаться и приобретать причудливые формы. Когда же наконец их взгляды встретились, Акаме получил ответ на свой вопрос. Он был конкретным и одновременно с этим расплывчатым и неясным, ничего не объясняющим и порождающим лишь новую волну раздражения и вопросов. Гладкость шаров стала покрываться мелким бородавками, которые, вытягиваясь, обращались в длинные шипы.
-Это не ответ, - налитые металлом "колючки" звенели, ударяясь друг о друга, вторя надрывному звону в голосе Нисея. - Я не понимаю, что значит твое "все". - он мог бы придумать целую тысячу и одно значение, успокоив себя тем, что "все" - включает и симпатию, и любовь, и привязанность, и еще много чего того, в чем он так нуждался. Но было бы этой правдой? - Насколько я важен для тебя, Сеймей? - Акаме не решался спросить "любишь ли ты меня?", слишком велик был риск ответа, способного расколоть его сердце.

Сеймей не отпускал его руки. Не разжимал пальцы и не отстранялся. Они стояли на одном месте в то время, как Система вокруг них находилась в непрерывном движении, ускоряясь с каждым пройденным кругом. Шары, ударяясь друг о друга, заполняли пространство вокруг надоедливым дребезжанием и звоном. Акаме же не слышал ничего, кроме Аояги, признающегося в том, что он ему дорог. Поверил ли Нисей? Ему хотелось бы думать, что поверил. Он нуждался хоть в какой-то сладкой пилюле, способной смягчить горечь его существования подле Сеймея. Облизав губы, Акаме словно бы слизнул с них отголоски слов Аояги, пробуя каждую из букв его признания на вкус. Ты. Дорог. Мне. Каждое из слов было приторно сладким и таяло во рту, обволакивая язык и небо и отдаваясь в груди щемящим до боли счастьем. Акаме казалось - нет! Он был в этом уверен - что никогда прежде не слышал ничего более приятного от Сеймея. Пускай это было ложью и дешевым трюком, предназначенным лишь для того, чтобы прекратить затянувшуюся истерику. Но Нисей верил. Ему хотелось в это верить. Медленно разжав кулак, Акаме повел рукой вверх, высвобождая запястье из цепкой хватки Сеймея, но только лишь для того, чтобы в следующую секунду скользнуть своей ладонью по ладони Аояги, переплетая их пальцы. Зудящее и покалывающее до этого момента имя успокоилось, и вдоль руки растеклась приятная нежность тепла. Связь была благодарна. Сеймей просил скорее закрыть Систему и жаловался на головную боль, но Нисей не торопился. Он был уверен, что стоит ему свернуть Систему и вернуть их в реальность, как от этой иллюзию не останется следов не больше, чем от парящих вокруг них шаров.
-Хорошо, - Акаме согласился, но между тем не спешил выполнять просьбу, чуть крепче чем нужно, сжимая руку Аояги своей, и чуть ближе, чем следовало бы, приближаясь к нему, чтобы, подняв голову, едва касаться его губ своими, подрагивающими от несказанных слов и поблескивающими от слюны. Еще пара мгновений. Всего лишь сто двадцать секунд. Нисею и не нужно было больше. Он дышал, поверхностно и часто, опаляя своим судорожным дыханием губы Сеймея. Они были так близко. Всего одного полушага хватило бы для того, чтобы преодолеть расстояние между ними, но Акаме не смел совершить эти полшага. Он преодолевал их во снах бесчисленное количество раз, и накрывал губы Аояги поцелуем. В действительности же все было куда сложнее, и эти полшага были огромной бездной, через которую Нисею было не суждено перепрыгнуть. Совсем близко, почти над самым ухом, один шар налетел на другой, и громкий звон заполнил собой хмельную голову Нисея, заставляя его недовольно поморщиться. От этого звона действительно принималась болеть голове.  Прошло сто пятнадцать секунд.
-Закрыть систему. - Акаме, задержав дыхание, выдохнул два коротких слова, и чернота начала стекать с потолка и стен кухни на пол. Она собиралась крупными гроздями на середине стен, а затем тяжелыми каплями скатывалась на пол, чтобы, растянувшись вдоль половиц, бесследно затеряться в их щелях.
Тусклый свет кухонной лампы неприятно резанул по глазам после полумрака Системы, вынуждая Нисея недовольно поморщиться, хмурясь и сводя к переносице темные брови. Искусственный свет неприятно покалывал глаза, отчего в их уголках скопились невольные слезы, которые Акаме поспешил стереть тыльной стороной ладони. Он по-прежнему держал Аояги за руку, растягивая секунды прикосновения до минут. После нескончаемого звона шаров комната казалось беззвучной и словно бы заполненной до самого потолка вязкой тишиной, в которой Нисей утопал. Не доносилось звуков и с улицы. Мир за окном словно бы не желал просыпаться, хотя ему уже давно следовало бы это сделать. Все покоилось в беззвучном вакууме, в котором Акаме, проплыв полшага и резко вздернув голову, коснулся своими обветренными губами губ Сеймея. Как только Нисей это сделал мир заполонили звуки. Соседи за стеной принялись тихо ворчать, просыпаясь, под ними радостно залаял пес, которого собрались вести на утреннюю прогулку, над головой капризно заныл разбуженный голодом ребенок, а за окном затрещали свои мелодии птицы. Губы саднило и жгло от поцелуя. Во всем виноват алкоголь. Акаме собирался оправдываться этим.